Солнце скрылось за горизонтом, но лучи его все еще окрашивали облака в оранжево-золотой цвет, и сочная эта густота подобно тяжелым каплям дорогого вина пролитого на скатерть собралась почти у самой земли, где-то там, далеко, где можно было предположить ее край, но невозможно до него дотянуться. Прохладный вечерний воздух лишь только намекал на то, что будет ночью, а пуще того перед рассветом, но все еще был полон теплотой ушедшего дня. Резкие и контрастные контуры привычного вида складывались в некий теневой рисунок, который разделился на силуэт земли, стоящих на ней зданий, и почти прозрачного яркого неба. Ветерок доносил запах дождя, еще не случившегося, но настойчиво шепчущего: «Я вскоре приду, я стану твоей реальностью, ожидай меня». Красивый закат этот обещал завтрашнему дню тепло, но, возможно, немного дождливое, безветренное.
Она, стоящая сейчас на небольшой площадке, не любила дождливые дни. Впрочем, если не покидать дома, то можно даже получать от него удовольствие, и притерпеться к таким посулам было все еще можно. Короткий миг прощания с уходящим днем, не обязательный, не магический, но желаемый личный ритуал – она любила поставить точку, ставила ее каждый день, если получалось. Столько суеты в мире, в жизни, в судьбе – это требовало какого-то спокойствия, неторопливости, чтоб мир не вертелся под ногами, а голова не кружилась от стремительности событий, сменяющих одно другое, неподконтрольных, временами страшных и безжалостных. У нее годы ушли на то, чтоб разработать этот «ритуал», обладающий, вероятнее всего, самой сокрушительной силой из всех ей известных.
Четверть часа она простояла на этой площадке, дожидаясь выгорания дня, почти незаметного глазу, когда краска уходит, выцветает и мир погружается в темноту ночи. Простояла почти не думая, не планируя, не делая выводов и не сожалея. Бывали дни, когда ей нужно было больше времени, приходилось постоять подольше, останавливая внутренний диалог, возвращаясь к себе. Временами это требовало совсем немного времени, как, например, сегодня.
По давней своей традиции Варанья оставляла на после заката всегда только одно дело: корреспонденцию. И только для ознакомления. Никогда не пиши ответ так скоро, как прочел письмо. И никогда не давай ответ мгновенно. Нет ценности и обдуманности в быстром ответе. Быть понятым не так в среде магов тевинтера – тяжелейшая из ошибок.
На ее столе царил идеальный порядок, и только небольшая кучка неразобранных еще писем нарушала его, но это ненадолго. Часть писем могли быть неинформативным мусором, который отправится в жаровню раньше наступления следующего утра. Такое бывало редко, но бывало. Эльфийка не вела переписки впустую, не задавала вопросов, ответы на которые ей были не нужны. А впрочем, иногда бывали письма, которые по всякой логике вещей должны были быть приравнены к неинформативному мусору. Но никогда не были.
Письма от брата.
Письма, из которых нельзя было узнать ровным счетом ничего. Этот небольшой листок бумаги редко когда был исписан хотя бы наполовину, не содержал вообще ничего, кроме рубленых выхолощенных фраз, чуждых хоть какой-то теплоте, положенной отношениям брата и сестры. Там вообще никогда не было никаких эмоций. Бывает ведь так, что родственные узы диктуются исключительно политикой или нормами приличий, а меж строк сквозит ненависть или неприязнь. Тоже эмоции. А тут пустота, словно бы Фенрис писал из-под палки, и если бы не какая-то его, по-видимому, насильственная необходимость, то он и не писал бы. И ничего от этого не потерял бы, ни о чем не пожалел бы.
Не раз и не два она задумывалась о том, чтобы просто перестать писать. Не вымучивать из себя что-то о своей жизни, получая отсутствие интереса, обратной связи и хотя бы малейшего проблеска эмоций. Шутка ли, переписка с никогда не виденными магами, у которых случайно оказывались нужные ей книги или записки по истории, была куда оживленнее, регулярнее, даже радостнее во многом. Гораздо радостнее получить необходимый для составления картины кусочек информации, чем всматриваться в несколько жалких и пустых строк, отмечая: «Ну, хотя бы почерк стал аккуратнее, значит, практикуется в письме. Хорошо». На протяжении месяцев и даже лет это была, пожалуй, единственная информация. И еще, что на момент написания письма был жив. И все.
И ничего больше, словно бы, он сам не знал зачем пишет, и если письма от нее не будет по той или иной причине, он вздохнет с облегчением, что такая тяжкая повинность с него снята. Признаться, каждый раз за последний, наверное, год, Варанья думала, что отвечать не станет. Не будет тратить время на подбор фраз, не будет тратить чернила и бумагу на выстраивание слов, никому на самом деле не нужных. Временами она верила в это на протяжении недель. Не будет. Забудет. И на этом закончится ее попытка что-то делать, ведь все бумаге не доверишь, и самое важное не напишешь. Да и не все ответы у нее бывали, а давать надежду, не обладая доказательствами ее воплощения, очень неудачное решение.
Но потом письмо все равно случалось, пусть и с неким перерывом. Сложно было жить по ту сторону пропасти от того, с кем был когда-то так близок.
И вновь две пустых строчки, свидетельствующих лишь о том, что ее письмо он получил и даже как-то прочитал. Короткий вздох тушит свечу и комната отходит в темноту, ни огонька ни искорки, даже жаровня пуста и мертва сегодня, лишь тонкий серый холодный пепел в ней как старая память о том огне и свете, что тут когда-то были. Горькая аналогия того, что из пепла не возродить огня, если нет дров, чтоб питать его. Эльфика распустила волосы и стянула через голову верхнюю и нижнюю мантии, переодевшись в одежду поудобнее. Нет, она не станет отвечать. Пепел к пеплу, прах к праху. Брата больше нет. того, кого она помнила и любила давно уже нет, продолжать взаимные мучения нет никакого смысла.