НЕТ ПОКОЯ БЕЗ [ДРУГА]
[charlie james]Когда мы встретились, ты представился, как Джино Бенедетти, хоть нам обоим и было очевидно, что ты нихера не итальянец, и сказал, что тебе 23 года вот уже 67 лет как. За всё то время, что мы знакомы, я узнал, что на самом деле ты не так прост, как кажешься, ведь ты вампир, и к тому же редкостный ебанат. Это, и еще ряд не менее потрясающих факторов, стало причиной, по которой мы теперь довольно странные, но хорошие друзья. Могу сказать наверняка, что ты навсегда врезался в мою память, правда, я бы и без этого как-нибудь обошелся. |  
|
ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ НИТЕЙ СУДЬБЫ
thom yorke - hearing damage
xiu xiu - stupid in the dark
[indent] Время для Джино идёт нелинейно. Он - в вечном годе сурка, зацикленных на репите «двадцать три». Ему уже больше шестидесяти лет - двадцать три, и с зеркальных поверхностей взирает ничуть не изменившееся, свежее, юношеское лицо, такое же, каким оно было в 1952 году. Глядя на своё отражение он не испытывает диссонанса – напротив, упивается своей бесконечной юностью, своей неизменной молодостью. На его лице никогда не появится возрастных морщин или старческих пятен, руки не и ноги не ослабнут, тело не ссохнется. Он всегда будет прытким, ловким и быстрым, полным сил - как можно не радоваться такому дару?
[indent] Ему уже девяносто, но он так и не вырос – как Питер Пэн, сбежавший из дома по дымоходной трубе и улетевший прочь в Кенсингтонские сады, как Майкл Дэвис, утонувший в Сэндфорд-Пул. Джино проживает свою бесконечную жизнь как «мальчик, который не хочет расти» – весь жизненный опыт, что он приобретает, всё дерьмо, что с ним происходит, не могут заставить Джино стать духовно старше – они лишь наслаиваются на его «мне двадцать три» восприятие, они – лишь часть нескончаемого года, что, как Уроборос, пожирает сам себя. Как и Питер Пэн, Джино обитает среди потерянных мальчишек – он вечный спутник пьяной молодежи в любом из поколений. Слушает блюз с тедди-боями и Игги Поппа – с панками, читает стихи с битниками и участвует в столкновениях между модами и рокерами в Брайтоне.
[indent] Он везде – где шумно. На концертах Боуи в Берлине семидесятых, где кругом кучи героиновых шприцов и серый смог, или бросает коктейли Молотова в лавочки пакистанцев, во время беспорядков левацких скинхедов.
[indent] Он – Дионис, и он Харон. Заливает в глотку панка с детским желтым пушком на щеках дешёвый портвейн, проходит мимо застывшей, скрюченной, на полу, в холле, бесхозной квартиры, девочки, перебравшей с эйджем, в последний раз.
[indent] Люди ведь, они как собаки – только привяжешься, но вот они уже вырастают и умирают, поэтому Джино пытается не привязываться – просто ловить дух времени, общую эйфорию и экстаз, безжалостно, беспощадно ко всем, включая самого себя. Как малоизвестный божок, нуждающийся в поклонении, он покидает выросшую молодежь, отбунтовавшуюся и обросшую семьями, чтобы найти новую кровь, того, кто ещё готов в него поверить.
[indent] В жизни Джино нет ничего постоянного – ни дома, ни имени, ни друзей, ни семьи, только эксцентричный древний создатель, ведущий себя как шоумен и таскающий его за собой по всему мира, как ребёнка. Джино, разумеется, не жалуется – ему нравится жить, поэтому, против новозеландского вампира-говнюка, запихавшего ему в рот свою окровавленную руку, чуть ли не по локоть, после катастрофы на авиа-шоу в Фарнборо, со словами «теперь можешь звать меня батей», он ничего не имеет. Даже, наоборот – действительно не против звать его папкой и помогать с убийствами очередных, всплывших из неоткуда, врагов – Кай же помог справиться Джино с его собственными, почему бы не отплатить тем же?
[indent] [indent] [indent] «Пламя очищает и бодрит», - говорит ему новозеландский говнюк, пока наблюдает за тем, как огонь пожирает отчий дом Джино, тогда ещё – Элайджи. Как горят бабкины любимые занавески на кухне, дедово кресло на веранде, бесконечные пылесборники засаленных подушечек с котятами, узорчатых ковров, тяжелых портьер, поеденных молью. Горит его комната и его вещи – всё то, что Джино, на самом деле, ненавидел. Всё то, о чём он ни разу не пожалеет.
[indent] [indent] [indent] «Солнце светит для всех», - должен был сказать он, но отзывается эхом – «бодрит». Потому что то, что солнце – для всех, это неправда. Разве солнце светит для него - сироты из трущоб, живущего с двумя старьевщиками, всю жизнь огревающими жесткими (читай – жестокими_) тумаками, вместо ласки, или, хотя бы, разговора – тоже? Солнце никогда не проникало в эти окна, солнце никогда не светило Элайдже, выслушивающему очередное «только-ты-виноват-в-том-что-с-тобой-происходит-мерзкий-мальчишка». Солнце не светило Элайдже, но оно светит Джино, вот уже шестьдесят семь лет – грешное, червонное солнце, поднимающееся из-за неровной линии горизонта, вместе с кровавой луной. Порочное, злое, триумфальное – солнце, свет которого оседает на губах металлом, солью, перебродившим вином и змеиным ядом. Солнце диких, невзрослеющих мальчишек, гордое и плотоядное, реющее, будто флаг затонувшего пиратского судна, на котором капитан – Питер Пэн, переросший свои молочные зубы, но – не более.
[indent] А вот у Чарльза Дэвенпорта, видимо, то самое летнее солнышко, с голубым прозрачным белком, выступающее на небосводе с четырех до десяти утра. Освещающее росу, дарующее жизнь – задорный суженный зрачок. Свежие пионы, зеленая трава, блестящие броши с пчелами на отвороте легкого пальто (такие мальчишки, в них, кажется, рождаются). Джино улыбается ему с переднего сидения и интересуется у Кая (который вот уже двадцать пять лет, как носит скучную фамилию Шульц) – «а это что, завтрак?», и тот отвечает «от этого завтрака у тебя будет несварение», и добавляет «фу, сынка». Джино, в общем-то, не очень-то и хотелось, о чём он и будет утверждать после того, как помогая Шульцу вершить кровную (старый ты дед, её уже в хер знает каком году отменили) месть и завершать дела, проникнется к маленькому колдуну симпатией. Чарльз ему очень нравится, настолько, что Джино готов флиртовать банально и напропалую практически не затыкаясь – забавный и смышленый, словно тот щенок, и такой же беззащитный, даже с колющим-режущим-огнестрельным в руках - Бенедетти даже во вкус входит, опекая того две недели, пока новозеландский говнюк тащит их в Северную Каролину, со скоростью улитки. Джино, конечно, старается не привязываться – ни к людям, ни к собакам, но везде таскает за собой амстаффа Игритт, в которой души не чает, и Чарльза бы, быть может, таскал тоже – у того, кажется, как и у самого Джино, на лбу написано «мальчик, который не хочет расти». Вряд ли вырастет, вряд ли умрёт – в обоих случаев, ему готова препятствовать целая батарея людей – разве, не очаровательно?
[indent] Чарли нравится считать Джино своим другом – он видит отражение собственной детской непосредственности в его повадках и ставит знак равенства между ними, что не мешает ему испытывать восхищение перед бесконечными знаниями Бенедетти обо всем на свете.
[indent] Чарли необходимо считать Джино своим другом - смутный осколок воспоминания, в котором мрачный юноша присаживается рядом с ним на одно колено («ты чей, утенок?» - «ничей»), пока пятилетний Чарли жмётся к боку косматого пса-сенбернара, застряло в глазу, словно осколок зеркала. Дэвенпорт так наивно ведом своим прошлым и детством, что не может преодолеть возрастающей банальной любопытной привязанности к его неизведанной части. Прошлое продолжается настоящим, Чарли потворствует столетнему вампиру, ведущему себя, словно мальчишка, закрывая глаза на очевидную психопатию нового друга, потому что Чарльзу с Джино легко – тот весёлый, беззаботный и развязный. Из тех, кто говорит «смотри на вещи проще», и тебя это даже не бесит, а, что более удивительно, ты действительно начинаешь смотреть на них проще. Рядом с Джино все кажется легким и, до смешного, бессмысленным, не важно, что это – мировые катаклизмы, человеческие жизни или житейские неприятности, Бенедетти умеет убедительно и играючи обесценить абсолютно всё, к чему прикасается. Он говорит о жестоких, страшных, мрачных вещах – и они становятся незначительными. Он делает жестокие, страшные, мрачные вещи – и они теряют свой первоначальный, заложенный моралью и воспитанием, смысл. Завораживающий талант, практически гипнотизирующий - искусство не лгать и не подменять понятия, искусство упрощать. Это - как талант царя Мидаса превращать вещи в золото, только Джино превращает их в пыль.
[indent] Сейчас – обсуждение построение ядерных реакторов, через минуту – шутки над новыми очками Шульца в форме ананасов, через час – Джино уже творит что-то опасное и сумасбродное, что совсем не кажется опасным.
дополнительно:
- настоящее имя Джино - Элайджа Бофорд, но Элайджей, кроме создателя и Чарли, Джино никто не зовет;
- Чарльз и Джино познакомились, когда Шульц взял их обоих в Северную Каролину полтора года назад – Джино для силовой поддержки, Чарльза – потому что позарез нужен был колдун, с тех пор они довольно часто и близко общаются, помогают друг другу, однако, самая первая их встреча произошла когда Чарли было пять лет, и он больше чем несколько раз сталкивался с Джино, помогавшим Шульцу на первых порах работы приюта. Чарли приносил туда собачек-кошечек, а Джино отводил его домой по доброте душевной. Именно по этой причине (странный мрачный парень постоянно притаскивал дитяти домой) мать Чарли узнала Джино даже спустя пятнадцать лет;
- подробности биографии Джино и то, чем он занимался до того, как стал вампиром, полностью уходить в руки игрока, как и его хобби, увлечения и интересы, помимо сбивания подрастающих поколений с путей истинных;
- Джино был серьёзно ранен в катастрофе на авиа-шоу в Фарнборо (1952 год), но Шульц решил, что ему нужен сынка и вообще жалко пацана, поэтому, Джино, собственно, и существует на этой земле по сей день;
- у Джино есть дом в Портленде, где он периодически живёт с 2010-го, и в котором жил в 80-х, соседи, до сих пор живущие вокруг, считают его сыном самого себя, но он ещё и наплёл сверху, что является сыном самого себя от итальянки, поэтому периодически имитирует итальянский акцент и использует в речи итальянские слова;
- в Редфилде бывает постоянно, потому что всю свою вампирскую жизнь держится около создателя, который теперь проводит здесь почти всё своё время;
- самого по себе, Джино довольно сложно назвать хорошим человеком – он очень жесток и мало что оценит, сегодня что-то ему нравится, и он об этом печется – завтра нет;
- в основном, своё пропитание превращает в игру-охоту: преследует выбранную жертву, мучает морально, а потом к тому же не жалеет и тела, превращая его в мясной ком, из-за чего имеет не лучшую репутацию среди других вампиров Шульцова семейства;
- Чарли Джеймс ну практически принципиален, как внешность, но всегда готов к торгам, если вдруг вы найдете вариант лучше;
- есть батька, биографию которого можно будет дополнить любыми вашими общими моментами;
- по всем возможным вопросам доступен в телеге с замиранием сердца и круглосуточно каждую секунду минуту час @evan_larose <3
